Какая-то врожденная склонность к построению квадратур давно зовёт меня проанализировать типы лирических сюжетов, рождающихся при тех или иных обстоятельствах. Допустим, у нас есть ось X -- "проклинаю-боготворю", а Y будет представлением воли познающего субъекта от "был брошен" до "бросил".
Чистый тип I: брошен, проклинает. Первый персонаж, который приходи в голову, конечно, Карандышев. Не столь очевидно, что где-то в этом квадрате поёт и Александр наш Вертинский: "Вы уходите... Ваше ничтожество, полукровка, ошибка опять" (что в оригинале было с пунктуацией?). В общем-то, весь Вертинский вышел из этого начала координат, и всё его песенное творчество -- плач человечка оставленного и несправедливо обиженного: "Не покидай меня, не будь такой жестокой".
Тип II, цветаевский: брошен(а), но благословляет. Черпает из акта великодушия силы, находит оправдание вероломству ("Вы это сделали без зла, невинно и непоправимо") и восстанавливает в итоге собственный баланс сил. И даже переписывает историю:
И все-таки -- что ж это было? / Чего так хочется и жаль? / Так и не знаю: победила ль? / Побеждена ль?
Мотив III: бросил и вдобавок проклинает. В прозе представлен чередой негодяев, в поэзии не так хорошо проработан, поскольку все поэты в сущности пишут лишь о самих себе. Первый порыв -- назвать тип гумилевским ("Мне надо мучиться и мучить"), но я могу быть пристрастен. Гумилев борется с колдуньями, царицами и даже с самой Лилит, но его главные претензии к женщинам все-таки в том, что они докучливы. "Смотри, я прильну к твоему изголовью / И вечные сказки тебе расскажу" -- предупреждает его героиня. А поэту тем временем хочется на рыбалку.
Тип IV: бросил, но воспевает (чтобы подсластить?). Феноменальный успех главного в русской поэзии стихотворения про любовь, естественно, объясняется тем, что каждый вычитывает в истории что-то своё. Но я уверен, половой шовинист Пушкин лукавит. "Пусть она вас больше не тревожит" следует прочитывать как "хватит уже ныть". Собственно, и "как дай вам бог любимой быть другим" -- сомнительное напутствие. Никаких добродетелей любимой стихотворение вообще не описывает. Одни угрызения совести поигравшего-бросившего. Но как бы и обожествляет между делом, ведь талант!
Как велит традиция, я бы назвал цветаевский и пушкинский типы сюжетов солнечными, а вертинский и гумилевский лунными. И не спрашивайте почему. Самому мне кажется, что я обычно работаю где-то в квадрате II (вот характерная новелла), хотя временные шатания на игровом поле неизбежны, как и у всякого неоднозначного автора. (Эмотикон.)
Дополните или опровергните эту ерунду?
