1
Провинциальная пьеса. Вспоминаю все реже.
Кисейная дама и принцесса, ты ведь осталась прежней?
Помнишь как эти рассказы – о книгах, Польше, Китае,
прабабушках, старых вазах перед сном на ресницы слетали?
2
Сад Буфф и новый театр, стихающий шум погрома...
Спрятался ли гроссфатер? Где сейчас ома?
На опрокинутом кресле след сапога, и гулко
падает книга. "Если они забрали шкатулку..."
Россыпь открыток и писем перебирая влюбленно:
"Это от дяди Изи, Розы и Соломона."
Перекошенный зубной болью, черный как в черной ваксе
начдив Волин проходит в праксис.
Отец лечит зубы, никогда не был так бледен,
трупно, бледнее трупа. На пороге соседи,
тетя Фрида, прошу ее тише, ее муж где-то у белых.
Начдив ровно дышит. Говорят о расстрелах.
Смолкло. Купеческие ряды. Томь затопила левый берег.
На конском волосе из воды крестьянин вытаскивает череп.
3
это фото из Ленинграда, это Целинограда.
Французы, латиноамериканцы в переводах.
Это рассада. Вечером танцы.
Силберштейн, Silberstein – имя не подходит для кандидатской,
родословная неизлечимо непролетарская, датская.
Сосны, походы-гитары: внутренняя эмиграция.
Мама уже состарилась, папа еще не старится...
Сомневаться в искренности старших
(почему не уехали "туда") юной барышне
в пионерском галстуке с бантом. После собрания дружины.
Дедушке ставят банки. Очередь на машину.
4
Ты училась читать по старым
дедушкиным и бабушкиным открыткам,
раскладывая их по парам: к агитке - политагитка,
к флорентийскому фото – фото из Парижа, к рождественскому
мотиву пасхальный, и в этих заботах
твое детство казалось счастливым.
Я любил эту девочку, как она почти болезненно, неустанно
придумывала себе имена: Арабелла, Лючия, Кристиана...
5
Маленькая дворянка, одуванчик, блондинка
а на улице столько дряни. Надо кофточку и ботинки.
Папа жалеет денег. Первый поклонник, на двадцать
старше, говорит, твой пленник, предлагает денег.
Но если уж отдаваться в первый раз, то совсем красавцу –
и находишь такого (подавленный стон),
чтобы сразу расстаться. Из сердца вон.
А потом в ресторан с плешивым – "Дом ученых", "Поганка".
Постсоветское чтиво. И ноет какая-то ранка
6
И ноет какой-то нерв, и желудочный спазм. Лет через пять
ты изменяла с одним бедным поэтом, и впервые познала оргазм
Так появляется нимб, блудницы становятся целками.
Вечера с посиделками у непризнанных гениев, party
бог весть где еще, психотренинг, агитация в девяносто пятом
за "Яблоко", и хронически не хватает денег
на такси и фитнесс, что делать?
Одноклассники в бизнесе и рекламе, но им похуй твои открытки
и твои книги, а прыткой маме нетерпится тебя сплавить.
7
Мы занимались любовью на набережной, без оглядки
на прохожих, занятые собою. Ты глотала все без остатка.
После очередного траха мы читали Ричарда Баха
в переполненной электричке, по пути на очередные кулички.
Мы ходили по саду Буфф, где прабабка пряталась от погрома,
я стыдился как сын русского пролетария, и на лавке
подкреплял портвейном душевные силы.
По пути в Новосиб автостопом объяснялись в любви на грязной
заправке, глупые мы хронопы.
Фамы, надейки, праздность. Хотела поесть в ресторане –
под залог оставил свой паспорт. Я тебя тоже обманывал,
но зато больше ни с кем не спал.
8
Что же тебе запомнится, моя шлюшка, тихая скромница,
читавшая Кортасара вслух на подоконнике вечером в универе?
Ведь огонь, если был, потух (всем воздалось по вере).
Я звонил через пару лет к вам с мужем, но ты по-старому
бросила после короткого "нет" трубку. Мы не были парой.
9
Знаешь, я научился играть на гитаре, я был в Венеции и Париже,
я что-то думал о карме и каре за то, что не смог стать ближе.
Сражался с мельницами, противился плоти,
потом спал с кем попало, менял работы.
Ты осталась во мне куда глубже, чем хотелось.
Но мне уже лучше.
10
Я, по сути, такой же как ты обломок, пережиток исчезнувшей
культуры, неассимилированный и бездомный.
Я трясусь за свою шкуру, потому что, боюсь, со мною
что-то непоправимо исчезнет, сгинет в безродной бездне,
не останется под луною.
2003
