Как это в последнее время часто происходит с гостями, кто-то время от времени включает музыку на YouTube, фоном или обсудить. На этот раз наперебой вспоминали Пеппи Длинныйчулок, слушали песенки из шведского фильма, на котором выросли все немецкие друзья. И только пятилетний Коста оставался равнодушен.
Ребенок ожил, лишь когда сам получил доступ к лэптопу. И следующий час мы слушали Петера Фокса -- "как в детском садике". Коста знает его песни и клипы наизусть.
В Люнебурге сейчас проходит небольшая, но чудесная выставка о пятидесятых годах. Просто залью сюда фотографии, не особенно разбирая и обрабатывая. Для меня лично главное впечатление (и некоторый шок) состоит в том, что я узнал многие артефакты своего детства. Хотя экономическое чудо в Германии случилось за тридцать лет до того, как я пошел в школу.
Говорят, у каждого в жизни была какая-нибудь суровая школа. Если это и не так, то я, например, совершенно точно могу вспомнить, где научился всему хорошему и всему плохому, что умею, - а именно, в редакции детской газеты. В пятнадцать я записался на курсы юных журналистов и напечатал первые заметки о вахтах детства и фестивалях дружбы. Стилистику несколько извиняет личность моего первого шефа и редактора публикаций. Звали его просто - Соков, и до середины перестройки он был редактором "Молодежи Алтая", считай, региональной номенклатурой. В общем-то, неумение писать и пьянство были его единственными недостатками, а в остальном он был гениален, потому что в редакции можно было заниматься всем, чем угодно. ( Collapse )
Улица Грáндвег - от центра к окраинам, старые виллы, ребенку здесь вряд ли найти друзей для игр; если лишь дальше, в Локштедте, где есть пекарни, кладбище, почта, барочная церковь со звоном. Дети в песочницах неподвижны, но это кажется. Время в Локштедте течет иначе, нужно остановиться, смотреть, как женщина режет стебли в цветочной лавке, заказывать кофе - и постепенно подстраиваться. Ребенок берет лопатку и строит замок, к нему со скамейки подходит польская няня, вытирает нос и возвращается на скамейку, к книге. Двадцать четыре кадра в минуту достигнуты.
В окнах стоят стаканы: вставные челюсти безупречны после применения эликсира, ни остатков пищи, ни сколов, ни пятен... Эликсир жизни, которая не проходит, теплится. Дети и старики, продавцы и дворники, пара случайных взрослых, - кровь отливает утром, наполняет Грандвег и центр, ветвится, чтобы вернуться вечером, венозной и скудной. Я пел здесь гимны, сушил на ветру одежду, часто ругался с хаусмайстером, недовольным то грязью от велосипеда на лестнице, то музыкой по вечерам, то моими гостями.
Скоро каштаны запрыгают по узким улицам, польют дожди, и автобусы начнут ходить с опозданием. Это, конечно, ничего не изменит: здесь вечная осень, и я не вернусь в неё, я не люблю возвращаться.
